(1864-1934)

Становление и развитие советского языкознания тесно связано с именем академика Николая Яковлевича Марра – языковеда, филолога и историка древних цивилизаций, в научной деятельности которого ясно просматриваются два периода: дореволюционный и послереволюционный.

Конец XIX века и начало XX века в отечественной науке относятся к периоду становления и развития русского востоковедения. В этот период в Петербурге с его многосторонними интересами расцветала ориенталистская школа мирового значения, представленная целой плеядой выдающихся ученых: тюрколог В.В. Радлов, арабист В.Р. Розен, индологи С.Ф. Ольденбург и Ф.И. Щербатский, иранисты К.Г. Залеман и В.А. Щуковский и многие другие. Среди этих выдающихся ученых вырос крупнейший языковед, филолог и историк Кавказа Н.Я. Марр, отличавшийся от всех творческой индивидуальностью, характером и темпераментом.

Справедливо считают, что Н.Я. Марр создал, в сущности, новую отрасль кавказоведения – армяно-грузинскую филологию, понимаемую как единую дисциплину, основанную на целостной исторической концепции об исконно культурном единстве армянского и грузинского народов и их непрерывном взаимодействии. Высокую научную оценку получили проводившиеся Марром археологические раскопки в древней столице Армении Ани, грамматика древнеармянского языка, основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитскими (есть, впрочем, все основания считать, что теория Марра о родстве грузинского языка с семитскими так и не получила никакого развития и применения ни в грузинском, ни в семитском языкознании).

Обращает на себя внимание гипотеза Марра о скрещенном характере армянского языка. Он устанавливает, что «в армянском языке мы не имеем чистого, точнее – целостного представителя индоевропейской семьи языков» [Марр 1909: 60], что в нем «имеется слой, противоборствующий арийскому, иногда перевешивающий его» и что этот коренной слой «…есть пережиток языка первоначальных жителей Армении» [там же: 69].

Гипотеза Марра о том, что армянский язык формировался не на индоевропейском субстрате, сохраняет и сейчас свое значение, несмотря на ряд попыток ее оспорить. Однако сама универсализация идеи языкового скрещивания от «яфетических элементов в языках Армении» к «яфетическим элементам в языках всего мира» привела, по существу, к отходу от лингвоисторических методов исследования, в результате чего автору не удалось доказать ни того, что языки, которые он объединял под названием «яфетических», в действительности находятся в родстве между собой, ни того, что во множестве языков Европы и Азии действительно имеются отложения этой «яфетической речи».

Согласно концепции Н.Я. Марра, яфетические языки – не особая этнически и генетически характеризовавшаяся группа или семья, а особое состояние, особый тип или стадия в развитии всех языков. Через эту стадию прошли будто бы языки, которые ныне известны нам как индоевропейские, семитские, урало-алтайские и др. Эта идея стала зерном «нового учения о языке». Элементы, из которых складывалось «новое учение о языке», были разнородны и во многом противоречивы. Так, с первых дней научной деятельности Марра не покидал вопрос так называемого «индоевропеизма». Если до него индоевропеистику обвиняли в том, что она неверно освещает историю одного конкретного языка, а именно армянского, то Марр вообще отрицал «праязык», то есть возведение родственных языков к единому первоначальному языку, результатом дифференциации которого они являются. По по мнению ученого, родство между языками возникает в процессе схождения, обезличения и смешения первоначально разнородных языков. Общий закон развития языков у Марра постулирует эволюцию не от единства к множеству, а от множества к единству. Механически перенося в область языка и языкознания понятия классов, классовой борьбы и пр., он стал отрицать сравнительно-историческое языкознание как «буржуазное», «расистское», «колониалистское» и т.п., рассматривая индоевропейскую семью типологически в аспекте создания новых хозяйственно-общественных условий.

Как известно, в наследии Марра имеется множество псевдонаучных лингвистических построений и методов. В то же время было бы неправильно зачеркивать все, что им было сделано в разных областях языкознания. Прежде всего представляется целесообразным различать два момента: постановку проблем, с одной стороны, и методы их разрешения – с другой. Марр был прежде всего историком культуры в самом полном и широком значении этого слова. В связи с этим он действительно важнейшие лингвистические, филологические, исторические и археологические вопросы (например, о взаимоотношениях языка и мышления, о происхождении языка, о связи языка с историей) стал рассматривать широко, комплексно, в контексте всей истории народа и его культуры. Постоянный творческий поиск, щедрость и неистощимость идей в соединении с огромной эрудицией, широтой кругозора и разнообразием научных интересов влекли к нему людей и делали его центром притяжения для многих, не только начинающих научных работников, но и зрелых ученых, не только языковедов, но и археологов, историков, этнографов и фольклористов.

Выдвигая на первый план исследований значение, Марр выражал основные тенденции советского научного мировоззрения. Краеугольным камнем «нового учения» стал, как известно, тезис о том, что язык есть идеологическая надстройка. Соответственно, на второй план был отодвинут факт коммуникативной функции языка. Из представления о языке как об идеологической надстройке был сделан ряд выводов, на основании которых Н.Я. Марр сформулировал:

1. Учение о стадиальности . Поскольку язык на протяжении своего развития – от возникновения до нашего времени – отражает смену хозяйственных и общественных форм, то в его развитии также можно выявить аналогичную смену: «…так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую» [Марр 1936: 107]. Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем эта смена языковых состояний сопровождается конкретной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы. Так, изолирующий строй языка являлся якобы отражением первобытнообщинной формации; агглютинирующий строй соответствовал, по мнению Марра и его приверженцев, родовой организации общества, а флектирующие языки – формациям классового общества.

Если утверждать, что агглютинация предшествует флексии, то придется признать, что агглютинативные языки находятся на предшествующей ступени развития, в отличие от флективных. Равным образом, если эргативную конструкцию считать предшествующей ступенью по сравнению с номинативной, то языки эргативного строя следовало бы рассматривать как стоящие ступенью ниже номинативных.

Ступенчатые переходы называются Н.Я. Марром стадиальными. Следовательно, стоя на позициях морфологической типологии, приходится признать агглютинацию предшествующей флективности стадией, применение же синтаксической типологии приводит к выводу о стадиальных переходных от эргативности к номинативности. То, что для одних языков является фактом, может не иметь места в других языках, которые могли идти в своем развитии иными путями. Смена синтаксических систем, реально устанавливаемая на конкретном материале, может служить лишь одним из путей дальнейших изменений.

2. Теория единства глоттогонического процесса . Поскольку в общественном развитии повсюду наблюдаются одни и те же закономерности, в силу которых на смену одним формациям приходят другие (первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодальный и т.д.), в развитии языка должно наблюдаться повсюду такое же закономерное чередование. Иначе говоря, глоттогонический процесс является единым.

3. Учение Н.Я. Марра о классовости языка. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовость, язык, будучи надстройкой, также является классовым.

Утверждая классовость языка, Марр принял за основу то, что на деле является весьма второстепенным, - известные отражения в языке классовых отношений. Все языки, согласно его взглядам, классовы и отражают в своей структуре не только социальный, но даже политический строй: представители разных классов говорят на разных языках. В своих лингвистических построениях Марр сделал много ошибок. При анализе «всеобщего родства языков» он неправомерно отрицал генетическое родство языков и сравнительно-исторический метод их изучения.

Все эти положения ошибочны в том смысле, что не считаются с двойственной природой и функцией языка: с одной стороны, как орудия познания и мысли, а с другой – как орудия коммуникации.

Е.Д. Поливанов, как известно, был яростным противником идей Н.Я. Марра. Он первым открыто призвал к дискуссии о «яфетической теории», добился дискуссии и в ходе ее доказал несостоятельность «нового учения о языке». В то же время нужно отметить (об этом научная литература умалчивает), что Поливанов высоко ценил конкретные труды Н.Я. Марра и отмечал, что «за вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает Марра великим ученым» [Поливанов 1968: 73].

По мнению В.З. Панфилова, «нельзя считать оправданным, что в ходе критики «нового учения о языке» была отброшена и сама идея стадиального развития языков, а также положение о наличии общих закономерностей и этапов в развитии всех языков, т.е. положение о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса. Это, конечно, не означает, что могут быть приняты те конкретные схемы стадиального развития языков, которые в свое время предлагались представителями «нового учения о языке» и которые ими неоднократно пересматривались. Здесь речь идет лишь о самом принципе. Что же касается конкретного решения данной проблемы, то в настоящее время для этого создались более благоприятные условия, во-первых, потому что сейчас предпринимаются серьезные усилия по изучению языка как системы с определением ее ведущих звеньев, во-вторых, потому что за последние два десятилетия достаточно далеко продвинулось изучение языков различной типологии» [Панфилов 1977: 7].

Целый ряд работ Н.Я. Марра с учетом проведенной в 50-х годах дискуссии о его философско-теоретических положениях не может не представлять огромного интереса для понимания истории языка кавказских народов. По счастливой случайности, абхазскому языку было суждено оказаться в орбите научных интересов академика, послужив базой в его исследованиях кавказского яфетического мира.

Изучение абхазского языка для Марра имело большое значение, поскольку данные этого языка, по его мнению, содействовали выяснению ряда общелингвистических вопросов, в том числе о месте абхазского языка среди других яфетиче­ских, его взаимоотношениях с другими языками Кавказа. Этим вопросам он посвятил работу «К вопросу о положении абхаз­ского языка среди яфетических». В работе ученый охватил весь лексический материал, собранный Усларом, дополнив его материалом Чарая и собственными записями, проанализиро­вал изданные сказки, пословицы и поговорки, выяснил ряд морфологических и наиболее сложных явлений абхазского язы­ка, составил список абхазских фамилий, мужских и женских имен, уделяя особое внимание точности записей. Все это он делал «для разрешения целого ряда назревших исторических проблем по кавказскому краю».

Марр пришел к выводу, что все коренные языки Кавказа составляют одну генетически родственную ветвь языков с дру­гой ветвью языков и что в древнейшую еще пору яфетические языки стояли на той стадии развития, какой в Европе достиг­ли истершиеся индоевропейские языки, что тогда еще яфети­ческими языками был утрачен, например, грамматический род, образовательные элементы [Марр 1912: 20]. Рассматривая абхазский язык как напластование двух слоев - яфетического и неяфетического, он был сторонником миграционной теории. Ученый полагал, что путь движений яфетических племен и на­родов шел на Кавказ с юга. Эта позиция нашла отражение в его работах «История термина абхаз» (1912) и «Из поездок в Сванетию» (1915).

Н.Я. Марр постепенно «выходит за рамки филологии и лингвистики, становясь и археологом, и этнографом, и фолькло­ристом, вернее сказать, привлекая и археологию, и этнографию, и фольклор для освещения исторического процесса по данным основной специализации - лингвистики. Оставаясь лингвистом, Н.Я. Марр тем самым выдвигает лингвистику на общую ис­торическую арену, обращает языковой материал в историче­ский источник, проливающий свет на пройденные и идущие этапы истории развития человеческого общества» [Мещани­нов 1935: 10].

Особый интерес представляет работа «Кавказоведение и абхазский язык», в которой Н.Я. Марр ставил вопрос комплексного изучения языков с учетом их взаимодействия и взаимовлияния, с учетом памят­ников материальной культуры, археологии и фольклора [Марр 1933-36. Т.I: 60]. Исто­рия человеческого общества с присущими ей диалектическими изменениями включает сложнейшие моменты взаимодействия и напластования, получающие свое оформление как в их внеш­нем облике, так и во внутреннем содержании изучаемого яв­ления - в языке, в материальном и духовном творчестве, что требует учета социальной обусловленности их развития и перспективы.

Богатый лингвистический материал для дальнейших науч­ных исследований содержат абхазско-русский словарь Н.Я. Марра и аб­хазская грамматика, оставшаяся неизданной. Значительны за­слуги ученого и в области семасиологии абхазского языка, в ус­тановлении исторических закономерностей в развитии значения слова.

Марр вел интенсивную работу по изучению северокавказских языков. Он объединяет группу московских исследователей языков Северного Кавказа с целью, во-первых, подготовить местных ученых для исследования родных языков, во-вторых, умножить материалы по языку, фольклору и материальной культуре Северного Кавказа.

К любому явлению академик подходил с исторической позиции, историзм для него - это главный принцип, хотя, как известно, в его наследии встречаем такие исторические теории, взгляды и отдельные положения, которые либо противоречат друг другу, либо полностью исключают друг друга.

Характеризуя особенности деятельности Н.Я. Марра в кав­казоведении, Г.А. Климов отмечает: «Представляется не слу­чайным, в частности, что «новое учение о языке» Н.Я. Марра отпочковалось от его первоначально кавказоведческой по со­держанию «яфетической» теории, как обобщение исследований столь благодатного в самых различных отношениях материала. Нe случайно и то обстоятельство, что необычная пестрота кав­казского языкового материала явилась объектом самых фан­тастических гипотез в старой ориенталистике» [Климов 1967: 315]. Богатый лингвистический материал первым исследова­телям горских языков Кавказа открывал непочатый край но­вых фактов, широкие перспективы для историко-лингвистических исследований. Такие особенности, как богатейшая фоно­логическая система абхазо-адыгских языков, специфические конструкции предложения с переходными и непереходными глаголами, сложные грамматические категории и др., дают возможность решения коренных вопросов теоретического ха­рактера, связанных со становлением фонологической и морфо­логической структуры языка.

Придавая исключительно важное значение исследованию бесписьменных языков в научных целях, Н.Я. Марр всегда от­носился к любому языку, культуре с большим уважением и интересом: «В нашем Союзе ни один народ не может быть объектом экспериментов, хотя бы и научных. Каждый народ призван быть субъектом, независимым работником по науч­ному исследованию своих культурных достижений в целях их продвижения вперед в уровень с общим социалистическим строительством» [Марр 1936: 12].

Значение кавказоведческих работ Марра состоит также в том, что они вскрыли новые возможности использования кавказских языковых материалов, возможности более широкие, чем те, что были у него.

Принципиальная ошибка была допущена ученым тогда, когда он поставил вопрос однозначно: либо типологическое, стадиальное развитие, либо генетическое родство. Генетиче­ское родство между собой одной группы языков, а не иной, по Марру, подрывало единство человечества. Не считаясь с предшествующей историей лингвистики, он вычеркнул сравнительное языкознание из науки как метод исследования.

Заслуги Н.Я. Марра перед кавказоведением не будут от­мечены по достоинству, если не сказать о деятельности уче­ного по подготовке кадров и созданию научных учреждений по кавказоведению.

В 1924 г. на учредительном съезде Ассоциации краевед­ческих организаций в Махачкале подчеркивалась необходи­мость «национализации» научных изданий, необходимость установления теснейшей связи с местными работниками не толь­ко для приобщения их к интересам краеведения и вовлечения их как пассивных сотрудников, но и для подготовки настоя­щих краеведов...

В 1925 г. в Сухуми по инициативе Н.Я. Марра создается Академия абхазского языка и литературы. Причиной ее орга­низации была необходимость работы над языком коренного населения Абхазии, создания его национальной литературы, без которой немыслимо культурное возрождение абхазского языка. С Академией свя­зано не только имя Н.Я. Марра. Здесь сотрудничали И.И. Ме­щанинов, Н.Ф. Яковлев, К.Д. Дондуа, А.Н. Генко и др. Академия не была обеспечена подготовленными научными кад­рами, поэтому правительство Абхазии принимает меры по удов­летворению нужд республики в соответствующих специали­стах. Посылаются на учебу одаренные молодые люди мест­ной национальности.

В 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании Академии абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и ли­тературы.

Достаточно назвать учеников академика Н.Я. Марра - И.А. Джавахишвили, А.Г. Шанидзе, И.А. Орбели, И.А. Кипшидзе и др., чтобы судить о значении Марра в деле расцвета кавказоведческой науки в Грузии и Армении. В Ленинграде пи­томцами ученого были академик И.И. Мещанинов, К.Д. Дондуа, С.Л. Быховская, Р.М. Шаумян, А.Н. Генко, Г.Ф. Турчанинов. В Москве под непосредственным влиянием Марра работали Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко, И.К. Сусикьян и другие. Три крупнейших кавказоведческих центра нашей страны - Ленинградский, Мос­ковский и Тбилисский - обязаны Марру своим возникновением и первыми шагами, подготовившими почву для дальнейшего их развития и современного состояния.

В 1923 г. академик Марр вносит в Академию наук проект организации в Москве Северо-Кавказского комитета Яфетиче­ского института, указывая, что работы этого Комитета, поми­мо разработки теоретических вопросов яфетической теории, будут представлять существенный интерес для жизненных по­требностей широких масс населения автономных республик Северного Кавказа, где вопросы создания как письма для бес­письменных доселе яфетических языков, так и вообще техни­ческих средств просвещения на родном языке составляют не­обходимость всех местных культурно-просветительских и крае­ведческих центров. Комитет по изучению этнических и языко­вых культур народов Северного Кавказа был огранизован при Наркомпросе РСФСР, в 1925 г. он был преобразован сначала в Комитет, а в 1926 г. - в Институт по изучению этнических и национальных культур народов Советского Востока, который перешел вскоре в ведение ЦИК СССР. С этого момента во гла­ве института становится академик Н.Я. Марр, вокруг которо­го группируется основное ядро института - Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Е.И. Шиллинг, Н.Б. Бакланов, А.С. Башкиров, Н.К. Дмитриев, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко.

В 1921-1922 гг. начинаются комплексные по своим задачам экспедиции на Северный Кавказ: в Кабарду, Дагестан, Чеч­ню, Адыгею, в Абхазию. Руководителем этих экспедиций яв­лялся Н.Ф. Яковлев. С 1923 г. при Московском институте востоковедения печатаются труды московских кавказоведов. В связи с возросшим интересом востоковедов к синокавказской теории любопытно, что Марр впервые обратил внимание на этот вопрос.

С 1932 г. Институт народов Востока был переименован в Институт национальностей СССР, а в 1936 г. - в Институт язы­ка и письменности народов СССР с передачей его в Академию наук СССР. В 1943 г. он был реорганизован в Московское от­деление Института языка и мышления АН СССР.

С первых дней советской власти Н. Я. Марр ставит вопрос о необходимости подготовки национальных кадров для северокавказских горских народностей, определяет их в вузы, в ас­пирантуру и лично оказывает всяческое содействие в подготов­ке научных кадров. В этом плане большой интерес представляет книга воспоминаний и документов П.В. Мегрелидзе «У истоков абхазоведения» (1985), которая содержит докумен­ты о научных связях Н.Я. Марра с деятелями абхазской куль­туры и науки Д.И. Гулиа, А. М. Чочуа, а также об учениках Марра - А.К. Хашба и В.И. Кукба.

Много времени и сил отдал Н. Я. Марр составлению и вве­дению нового абхазского аналитического алфавита, работая над которым не раз ездил в командировку в Абхазию, прини­мал участие в работах комиссии Наркомпроса Абхазии по вы­работке и уточнению представленного им проекта нового алфа­вита и т. д.

Работа ученого «Абхазский аналитический алфавит (к вопросу о реформах письма)» издана отдельной брошюрой Ленин­градским Восточным институтом в 1926 г. После долгих дис­куссий и возражений абхазский аналитический алфавит был введен с 1926 г. (см. об этом Гулиа, 1964). После его введе­ния работники просвещения стали жаловаться на трудность его изучения и требовать его упрощения. Марр по этому воп­росу пишет: «Что касается тех или иных частичных улучше­ний письма, в смысле удобств или простоты, конечно, они возможны, но, как и раньше, я остаюсь при том мнении, что эти улучшения должны быть внесены практикой и опытом после того, как система войдет в жизнь» [Хашба 1972: 35]. Против аналитического алфавита Марра выступили Е.Д. По­ливанов, Н.Ф. Яковлев, А.Н. Генко и др. В 1928 г. был поставлен, наконец, вопрос о замене яфетидологического письма новым латинизированным письмом и был принят проект нового письма, предложенный Н.Д. Поливановым и исправленный С.Чанба, М.Хашба и Н.Ф. Яковлевым.

Академик Б.Б. Пиотровский, рассказывая о своих первых шагах в науке, вспоминает о чут­ком отношении Марра к студентам, к их первым научным изысканиям: «Мой первый студенческий реферат - о древне­египетском термине «железо», который Николай Яковлевич опубликовал в «Докладах Академии наук СССР», ...решил дальнейшую судьбу» [Сидоровский 1989].

Таков был Марр как ученый, как общественный деятель, как человек. Его идеи стимулируют дальнейшие исследования в области как общего языкознания, так и кавказоведения. Нельзя сказать, что Н.Я. Марр сам не сознавал слабых сторон своих теорий. Он был самым беспощадным критиком своих работ и в последний период жизни не раз в печати отзывался критически о созданном им «новом учении» и его перспективах. В последних его научных построе­ниях синтез преобладал над анализом, обобщения - над фактами.

И все же при всех своих ошибках Н.Я. Марр остается од­ной из ярких фигур русской и советской науки. Не только фи­лологические и археологические труды, ценность которых ни­кто не оспаривает, но и увлечения периода «нового учения о языке» говорят о его социальной и незаурядной научной индиви­дуальности. На всем протяжении своей научной деятельности он был прежде всего творческой натурой.

Понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в контексте его эпохи. Вся его деятельность в этот период вытекала из горячего желания послужить на сво­ем участке делу революционного преобразования жизни и нау­ки. Его борьба с «индоевропеистикой», кажущаяся сейчас лю­бому филологу безумством, вдохновлялась тогда мыслью, что советское теоретическое языкознание должно идти своим само­стоятельным путем, а не быть тенью зарубежных теорий, по­рожденных другим общественным строем. Он живо сознавал, что новая общественность, которая создается в России, требует влить новое содержание во все общественные науки, в том чис­ле и в языкознание. Этой задаче он и отдался со всей энергией и страстностью своей натуры. На этом пути он оказался жерт­вой ошибок и заблуждений. Но в перспективе времени такие творческие натуры, как Марр, со всеми их ошибками зай­мут более высокое положение в истории науки. Об этом красноречиво говорят работы ученых конца ХХ и начала XXI века.

Ориенталист; род. в 1864 г. в Кутаисе, в 1888 г. окончил восточный факультет СПб. унив., где в 1891 г. сделан был приват-доцентом по кафедре армянск. словесности.

В "Записках восточн. отд. археологич. общ." М. напечатал: "Мудрость Балавара", грузинская версия "Душеполезной истории о Варлааме и Иоасафе" (III и IV), "К вопросу о Варлааме и Иоасафе, из армянской географии, приписываемой Вардану" (т. IV), "Заметки по армянскому языку" (т. VII), "Новые материалы по армянской эпиграфике" (т. VIII), а также "Переписка Фотия с армянским великим князем Ашотом и армянским патриархом Захарией" ("Палестинский сборник", прилож. VIII и IX) и "Подробное описание армянских рукописей Института восточных языков" (на армянск. языке "Ежемесячный сборник венских мехитаристов", 1691 г. № 3). Отдельно изданы: "Список рукописей Селанского монастыря" (М., 1892) и "Древнеармянская хрестоматия с армянско-русским словарем для начинающих" (СПб., 1893). {Брокгауз} Марр, Николай Яковлевич - ориенталист и армяновед (род. в 1860 г.), состоит профессором СПб. ун-та по кафедре армянской филологии и адъюнктом СПб. академии наук. Из его многочисленных трудов отметим: "Основные таблицы грамматики грузинского языка с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитским языком" (СПб., 1908), где он излагает свою любопытную теорию о генетической связи грузинского языка с семитскими языками, впервые высказанную им в Иверии, 1886, № 86 (см.). Им были открыты и изданы в грузинских и армянских версиях многие древние памятники, имеющие отношение к еврейству, как, напр., полемическое сочинение св. Ипполита Римского против евреев и др. {Евр. энц.} Марр, Николай Яковлевич - филолог, археолог и лингвист, создатель "нового учения о языке" - общелингвистич. теории.

Род. в Кутаиси.

Шотландец по отцу, грузин по матери.

Детство провел в Грузии.

Как кавказский стипендиат окончил в 1888 Вост. ф-т Петерб. ун-та, работал там же до 1918 (с 1902 - проф., в 1911-1918 - декан). Основатель и директор (1919-1934) Гос. академии истории материальной культуры (ныне Ин-т археологии РАН). Основал также Яфетический ин-т АН СССР, преобразованный в 1931 в Ин-т языка и мышления АН СССР (директор в 1921-1934). Директор Гос. публичной библиотеки (1920-1930). Акад. с 1912, вице-президент АН СССР в 1930-1934. М. начал свою науч. деятельность как кавказовед широкого профиля, получил известность благодаря публикациям ценных древне-груз. и древнеарм. памятников и раскопкам Ани - столицы Армянского царства X-XI вв. Автор грамматик и словарей ряда кавказских языков.

С 1900-х гг. большое место в деятельности М. занимали глоб. построения в обл. языкознания, с начала 20-х гг. М. почти целиком сосредоточился на них. Поначалу эти построения оставались в рамках господствовавшей в языкознании сравнительно-ист. парадигмы (гипотезы о яфетической семье языков, о семитско-яфетичес-ком родстве), но в 1923 М. выдвинул "новое учение о языке", расходившееся с большинством общепринятых положений лингвистики.

От традиц. языкознания М. сохранил лишь общее понимание лингвистики как истор. науки, а также восходящие к В. Гумбольдту идеи о стадиальном развитии языка. Все остальное вплоть до исходных понятий языкового родства и языковых семей, а также большую часть накопленного наукой фактического материала М. отверг.

В учении М. вульгарно-материал истич. идеи сочетаются с нек-рыми идеями В.Гумбольдта, Э.Кассирера, Я.Ле-ви-Брюля, А.Н.Веселовского и др. С конца 20-х гг. в это учение были добавлены положения марксизма.

Согласно М., звуковой язык возник в первобытном об-ве как орудие класс. господства магов; ему предшествовал язык жестов.

Первоначально язык состоял из "диффузных выкриков", к-рые в ходе языкового развития расчленились на фонемы, однако любое слово любого совр. языка делится на части, прямо соответствующие первичным "выкрикам" (четырем элементам).

Все языки развиваются но одним законам (единство глоттогонического процесса), но с разной скоростью.

Они проходят одни и те же стадии развития; поскольку язык - надстройка, то характер каждой стадии определяется экон. базисом; при смене формации происходит революц. взрыв и язык меняется до неузнаваемости.

Все языки и даже диалекты возникли независимо друг от друга. Развитие языков идет по принципу "от множества к единству", языки скрещиваются между собой, приобретая вторичное сходство.

Конечный этап развития - единый всемирный язык ком. об-ва. Учение М. при всей своей хаотичности и непоследовательности по-своему цельно и логично, однако основано больше на априорных построениях, чем на анализе фактов.

Идеи М. были популярны в СССР среди лингвистов, историков и искусствоведов как попытка выхода из кризиса позитивистской науки, а также ввиду созвучности эпохе. С конца 20-х гг. учение М. было объявлено "марксизмом в языкознании" и стало официально признанной догмой, однако к концу 30-х гг. интерес к нему упал, хотя оно имело поддержку "сверху". После критики И.В.Сталиным в 1950 учение М. было отвергнуто и представляет ныне лишь ист. интерес.

Соч.: Избранные работы. T.I-IV. М.-Л., 1933-1937. В.М.Алпатов Марр, Николай Яковлевич Род. 1864(65), ум. 1934. Лингвист, востоковед, специалист по кавказским языкам, истории, археологии, этнографии Кавказа.

Материал из Энциклопедия фонда «Хайазг»

Дополните информацию о персоне

Биография

В 1884 окончив гимназию с зол. медалью, поступил кавказским стипендиатом на факультет восточных языков Петербургского университета, где он изучал армянский, грузинский, арабский и др. языки.

Исследования в области филологии и археологии Армении

Весной 1890 г. Н.Я. Марр поехал в Армению (Эчмиадзин и Севан), где работал над средневековыми армянскими рукописями, он издал описание рукописей Севанского монастыря.

В сент. 1891 начал раскопки Ани - средневековой столицы Армении, которые продолжались до 1917.

В 1892 г. Археологическая комиссия поручила Н.Я. Марру произвести раскопки в средневековом городе Армении Ани. Это поручение было повторено и в 1893 г., когда, помимо Ани, он приступил к раскопкам также в Ворнаке, где впервые столкнулся с памятниками уже «доисторическими».

Раскопки в Армении очень много дали Н.Я. Марру, подчеркнув значение истории материальной культуры для лингвистических исследований.

Раскопки в Армении сопровождались работами по сбору на местах материалов для уже наметившейся тогда магистерской диссертации Н.Я. Марра на тему о средневековых армянских сборниках сказов и притч, приписываемых Вардану.

Получив искомую степень магистра армянской словесности, Н.Я. Марр в 1900 г. назначается исп. обяз. экстраординарного профессора, а в 1902 г. защищает докторскую диссертацию «Ипполит, Толкование Песни песней», где на материале описанной им еще в 1888 г. неизвестной до того рукописи прослеживает факты литературного влияния армян на грузин.

Арабская редакция Агафангела

В 1902 г. Марр предпринял археографическую экспедицию в Иерусалим и на Синай. Здесь он изучал и описывал как грузинские, так и армянские, и арабские рукописи. Именно в эту поездку им были обнаружены и несколько лет спустя образцово изданы два исключительно важных памятника - арабская редакция Агафангела и сочинение Георгия Мерчула.

Текстологическим анализом Марр установил, что арабский текст представляет неизвестную до того житийную редакцию, восходящую к греческому оригиналу, а тот - к армянскому архетипу.

Работая над изданием сочинения Мерчула - этого важнейшего памятника по истории Грузии и Армении, Марр совершил поездку в Шавшети и Кладжети, проверив, уточнив все важнейшие сообщения издаваемого источника. Одних этих изданий (Агафангела и Мерчула) достаточно, чтобы Н. Я. Марр стал классиком кавказоведения, восточной филологии. Но у Марра десятки таких томов.

Итоги Анийской экспедиции

Ещё при первых поездках в Армению Марр убедился, что без учета материальной культуры (культовых и гражданских сооружений, продуктов ремесленного производства, церковной утвари и т. д.) не может быть восстановлена модель общественной жизни. Поэтому свой основной археологический выбор Марр остановил на Ани - столице армян эпохи Багратидов, городе, в котором скрещивались Восток и Запад, христианский и мусульманский мир, политические и экономические перемены страны. Результаты первых же кампаний превзошли его ожидания. И когда появились первые отчеты руководителя, ученый мир убедился, что изучение средневекового города способно разрешить множество узловых проблем.

Особый интерес вызывали публикации Марра о памятниках анийской архитектуры, церковной и гражданской. Были созданы специальные серии - «Памятники армянской архитектуры», «Анийская серия». Русское археологическое общество в 1915 г. признало работу Н. Я. Марра в Ани заслуживающей награждения Большой золотой медалью.

Армянская эпиграфика

В научном наследии Н. Я. Марра немаловажное место занимают его работы по эпиграфике. Издание памятников и корпусов эпиграфики Н. Я. Марр считал наиболее злободневной задачей арменистики, ибо с порчей каждой надписи наука теряет ничем не заменяемый первоисточник. Марр основал серию «Памятники армянской эпиграфики».

В 1916 г. осуществилась давно намечавшаяся и все откладывавшаяся из-за недостатка средств археологическая экспедиция в Ван (Турецкая Армения), руководство которой Русское археологическое общество поручило Н.Я. Марру. Одним из результатов ванской экспедиции значилась и находка учеником и ближайшим сотрудником Н.Я. Марра И.А. Орбели больших клинописных летописей халдского царя VIII века до нашей эры.

Научная, общественная деятельность в годы Первой мировой войны

В 1916 г. вместе со своими учениками (Н. Адонц , И. Орбели , С. Тер-Аветисян , А. Калантар) Н. Я. Марр отправился в район военных действий в Армении для спасения памятников нашей культуры - рукописей, памятников резьбы по дереву, предметов рукоделия, надписей и т. д. Он был одним из инициаторов организации помощи беженцам-армянам в России, писал докладные, выступал с публичными лекциями и продолжал издавать основанные им новые серии - «Армяно-грузинская библиотека», «Христианский Восток».

Сочинения армянской тематики

Из 213 публикаций Н. Я. Марра 1888-1915 годов свыше 100 специально посвящены языку и культуре армян, в том числе

Нико Марр об Армении и армянах

Ани-столица древней Армении

Наиболее излюбленными памятниками в Ани являлись крестные камни, представлявшие каждый в отдельности образец тонкой резьбы. Узорчатые кресты в Ани мелькали всюду перед глазами: кресты красовались не только в стенах церквей и на кладбищах, но на каждом шагу-на улицах, на площадях, у ворот, па городских стенах и за городскими, на скалах и в пещерных помещениях. Однако в этом явлении не надо видеть чего-либо местного, анийского. Межи на пашнях, перекрестки дорог, входы и выходы у ущелий, источники, у которых могли утолять жажду странники, каменные мосты, перекинутые через бурные горные реки, украшались у армян теми же крест ными камнями. Крестами была покрыта вся Армения, так как крест был священным знаменем населявшего ее маленького народа, находившего в себе силу настойчиво вести во имя национальных заветов неравную "борьбу с несметными полчищами все новых и новых врагов христианства и начать свободное культурное развитие, неся на себе до последнего вздоха тяжелый крест трудовой жизни и христианского подвижничества.

Речь идет о древней столице Армении (сейчас находится в Турции) и ее памятниках христианского периода. Армения первая в 301 г. приняла христианство в качестве государственной религии. В знак этого за армянской церковью закреплена часть центрального алтаря в главном христианском храме Гроба Господня в Иерусалиме. Она является вместе с православной церковью и Ватиканом хранительницей святых мест христианства в Израиле. В апреле 1979 г. в Иерусалиме был открыт большой музей армянского искусства при армянской церкви, которая основана в VII в.

Из лекции Н. Марра в Париже перед армянскими студентами в 1925 году

Политические и экономические события гнали с места на место, из страны в страну эту наделенную удивительными художественными литературными талантами, просвещенную нацию. Так она распространяла свое искусство, художественный вкус и свет просвещения далеко на север - дав толчок развитию ювелирного ремесла в Польше, и далеко на юг-участвуя.в литературном движении в Эфиопии. Поселяясь в близлежащих к Армении странах, армяне переводили на языки народов этих стран свою национальную литературу, ставшей народной у них еще с анийского периода, и эта литература вступала в пределы других наций, становясь доступной даже для тех слоев населения этих стран, которые стояли в самом низу классовой лестницы.

Армянские народные книги были первыми в своем роде, они способствовали сближению грамотных слоев народа различных стран-начиная с Междуречья и Ассирии до Кавказских гор. Прекрасная армянская архитектура не исчезает после падения Ани. В исконной Армении обновляются памятники, поврежденные после прошлых разрушений, и строятся новые-прекрасные церкви, как ответ на новые гонения...

Но более устойчивыми и получившими национальное признание в качестве культурных памятников были созданные в эти же кризисные времена средневековыми армянскими поэтами стихотворения о любви и вселенской печали.

Какие чудесные творения, наполненные самыми тончайшими чувствами, горькой и глубочайшей мудростью тысячелетних переживаний, какие чарующие музыканты! Один из них сам даже удивляется гармонии своего слова, и представляет себя в этом мире погруженным в свои грезы, подобно безумцу. Но не такое же состояние испытывают все мудрецы этого мира? Не надо удивляться, что русские переводы Валерия Брюсова не только способствовали признанию русской общественностью художественного вкуса армянского народа, но и создали основу идейного сближения в наиболее высокой сфере человеческого творчества...

Развитие и высокая репутация музыки в Армении видны и из того, что в Киликии специалист певческого искусства имел самостоятельность даже в области церковной армянской музыки и пения, источник которой "мы будем напрасно искать вне1 традиции армянской национальной народной музыки...

Нарекаци, как и вообще церковная музыка, архитектура, общественная организация, всегда несут на себе печать самостоятельности, так же как и чудесный язык. Достаточно вспомнить переводы Библии. И в каком прекрасном стиле!..

Первоначальный армянский перевод Библии, если не считать перевода у братского грузинского народа, зависимого от армянского текста и выполненного в том же стиле, ничуть не похож на переводы других христианских народов. Этот перевод одновременно и "богатое сокровище языческих поговорок, которые обеспечивают исключительную самостоятельность армянскому переводу Библии. Конечно, первые переводчики, независимо от греческого и сирийского языков, как технические средства, так и национальное понимание веры наследуют от языческих жрецов и пророков своего народа, которые становятся христианскими священниками и вардапетами...

Благодаря армянскому языку были спасены потерянные жемчужины христианской литературы. Более того, в век варварства в Европе своими переводами с греческого армянский народ оказал незаменимую услугу европейской общечеловеческой цивилизации, не только сохранив памятники классической литературы, но и... энергичным содействием изучению греческого языка на Востоке и даже в самой Греции.

Разное

• Отец - шотландец, ботаник, культивировал чайные посадки в Грузии. Мать - грузинка. Марр до окончания университета считался подданным Великобритании. До поступления в кутаисскую гимназию (1874) почти не знал русского языка. Первую книгу на русском языке ("Робинзон Крузо") прочитал во 2-м классе. Самостоятельно овладел французским, немецким, английским и итальянским языками. На выпускном экзамене по русскому яз. написал работу "Значение труда в жизни человека".
• Н. Я. Марр внёс большой вклад в историю, археологию и этнографию Грузии и Армении, опубликовав много древнегрузинских и древнеармянских текстов и надписей, проведя раскопки ряда древних городов и монастырей Кавказа (основные его работы проведены на протяжении нескольких десятилетий в древнем городе Ани; материалы экспедиции в большинстве утрачены в 1917-1918 гг., поэтому анийские публикации Марра получили значение первоисточника). Значение его работ в этой области сохраняется до настоящего времени и никогда не ставилось под сомнение. Создатель армянской и грузинской национальных школ востоковедения, подготовил большое число специалистов.
• Н. Я. Марр был великим организатором науки. Когда его усилия в начале века по созданию университета на Кавказе оказались безуспешными (в числе поборников этой идеи был и (Ов. Туманян), то он сконцентрировал свое внимание на создании научно-исследовательских центров. Таковыми были Анийский музей древностей , Кавказский историко-археологический институт, Институт языка и мышления.
• Основоположник кавказоведения своими весомыми трудами в области арменоведения явил всему ученому миру сокровища культуры, созданные армянским гением. Он говорил: «Культурное прошлое Армении нельзя представить и даже непозволительно изучать иначе, чем как существенную и творческую часть всемирной культурной общности. Усыпанная тысячами и тысячами великолепных культурных памятников исконная обетованная земля армян неразрывными и неопровержимыми узами связана со всем цивилизованным человечеством и особенно с народами Европы. Армянская нация не только облагораживает их, но и является важнейшим звеном для изучения возникновения и путей развития всех их культур. Скульптурное чудо монастыря Ахтамар, система самоуправления Ани, Двинский и Шаапиванский соборы, девять великолепных, с изумительным мастерством перекинутых через реку Ахурян мостов, обслуживающих мировую торговлю, и тысячи других творений армянского народа в самой Армении и вне ее».
• Вся деятельность Н.Я. Марра как ученого, воспитавшего плеяду блестящих кавказоведов разного профиля и привлекшего внимание к богатейшему культурному наследию Кавказа, Армении в первую очередь, была обращена в наши дни.
• Часть фото прислано К.К. Авакяном .

Цитаты

Изображение

Академик Н.Я. Марр (1864/65-1934) и его ученик И.А. Орбели в армянском монастыре Сурб Хач

МАРР, НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВИЧ (1864/65–1934), языковед, филолог, археолог. Родился 25 декабря 1864 (6 января 1865 по новому стилю; по другим данным, 25 мая, или 6 июня по новому стилю, 1864) в Кутаиси. Отцом его был шотландец Джеймс Марр, основатель Кутаисского ботанического сада, который, овдовев в возрасте 80 с лишним лет, женился на молодой грузинке. Отец говорил только по-английски и по-французски , мать – только по-грузински . Детство Марра прошло в Грузии и среди грузин, другие языки он начал изучать в Кутаисской гимназии и проявил к ним выдающиеся способности. Работы Марра написаны на русском языке . В 1888 он окончил восточный факультет Петербургского университета, в 1891–1918 преподавал там же, с 1902 профессор, с 1911 декан факультета. С 1912 Марр – академик (Императорской Академии наук, затем Российской Академии наук, а затем АН СССР). В 1918–1934 директор Государственной академии истории материальной культуры, в 1921–1934 директор основанного им Яфетического института Академии наук, преобразованного в 1931 в Институт языка и мышления АН СССР, в 1926–1930 директор Публичной библиотеки, в 1930–1934 вице-президент АН СССР. Занимал Марр и ряд других руководящий постов и одновременно преподавал в Ленинградском университете и других вузах. Умер Марр в Ленинграде 20 декабря 1934.

Н.Я.Марр – яркая и противоречивая фигура. Наиболее значительны его ранние работы, посвященные публикации и комментированию ценных древнегрузинских памятников письменности, грамматике древнеармянского и древнегрузинского языков, а также материалы, полученные им при раскопках столицы Армянского царства Ани. В этих исследованиях, стремясь доказать великое историческое прошлое кавказских народов, Марр выдвигал широкие и необоснованные гипотезы, приводил малодостоверные факты. В 1910-е и в начале 1920-х годов им были высказана идея о существовании обширной яфетической семьи языков , в состав которой, наряду с грузинским и другими кавказскими, Марр включал многие древние языки Средиземноморья. Доказать эту идею он не смог. Его гипотезы все более входили в противоречие с принципами сравнительно-исторического языкознания, и в 1923, отбросив последние, он выступил с «новым учением о языке», отвергавшим большинство постулатов лингвистики.

«Новое учение о языке» Марра, очень противоречивое и в деталях постоянно менявшееся, можно свести к трем постулатам: 1) языкового родства не существует; языки не могут расходиться, они лишь объединяются («скрещиваются») друг с другом; история языков – движение от первобытного их множества к будущему единому языку коммунистического общества; 2) все языки в этом развитии проходят с разной скоростью одни и те же этапы («стадии») развития – от наиболее примитивной, состоявшей из четырех первобытных элементов («диффузных выкриков»: сал , бер , йон , рош ), до самой сложной, свойственной древнегреческому, латинскому и другим языкам. Смена стадий считалась обусловленной экономическими сдвигами в обществе: именно этот тезис служил основой конъюнктурно-идеологических спекуляций Марра и его последователей относительно «материалистического» и «классового» характера его учения; 3) в любом языке можно выявить остатки предшествующих стадий («лингвистическая палеонтология») вплоть до четырех элементов.

Не подтвержденная фактами концепция Марра, объявленная с конца 1920-х годов «единственно правильной» и «марксистской» (несмотря на явные расхождения с идеями К.Маркса и Ф.Энгельса), трансформировалась в идеологически оформленную административную практику, принесшую много вреда развитию языкознания и других наук. Многие видные ученые лишились возможности работать, сравнительно-историческое языкознание было официально запрещено вплоть до 1950. После смерти Марра его последователи во главе с И.И.Мещаниновым отошли от многих положений «нового учения о языке», однако полный отказ от этого учения и реабилитация классической компаративистики произошли лишь после выступления против него И.В.Сталина в 1950, за которым стояла сложная и (даже после ряда публикаций документов и воспоминаний участников событий, прежде всего А.С.Чикобавы) все еще остающаяся во многом дискуссионной игра политических, административных, идеологических, научных и личных интересов. По иронии судьбы, впрочем, вполне закономерной, конец «новому учению о языке» был положен все теми же вненаучными методами.

Академик Марр Николай Яковлевич

Еще один общепризнанный корифей советской притащенной науки академик Н.Я. Марр в определенном смысле является антиподом Лысенко – и по образованности, и по реальному, весьма значительному, вкладу в науку: археологию и кавказоведение. Но есть у них и родственная черта – энтузиазм, явно захлестывавший разум. Но если у Лысенко все его «достижения» – от недостатка образования, то у Марра – от дефицита научной совести.

Марр стал академиком Петербургской Академии наук еще в 1909 г. Не за выслугу стал, а за заслуги – он был крупнейшим специалистом по языкам Кавказа.

В.И. Вернадский называл его «моим старым другом», А.В. Луначарский – «величайшим филологом нашего Союза», академик А.Ф. Иоффе с удовольствием пересказывал байки о том, что Марру ничего не стоит за один день в совершенстве овладеть ранее незнакомым ему языком. И еще одну байку не уставал повторять академик Иоффе: садясь «на извозчика», Марр якобы долго не мог сообразить – на каком языке он должен к нему обратиться.

Весьма почтительно отзывались о Н.Я. Марре также поэт В.Я. Брюсов, академики А.П. Карпинский, С.Ф. Ольденбург, В.М. Алексеев, И.Ю. Крачковский, М.Н. Покровский. Его авторитет поддерживал философ А.М. Деборин, историк древнего мира С.И. Ковалев, литературовед М.С. Альтман, археолог Б.Л. Богаевский и еще очень многие .

После 1917 г., наглядно лицезрея большевизм, академик Марр понял, что его «языковые изыски» вполне созвучны главной идее большевиков того времени – идее мировой революции. И он принимает радикальное решение: поставить свою работу на службу этой идее. Он быстро и легко доказывает малограмотным большевистским чинушам, что они сами недооценивают свое марксистское учение, что на самом деле марксизм глубже и действеннее, классовые отношения определяют даже структуру языка. Он берется это доказать, если ему создадут условия. Клюнули: в 1921 г. «под Марра» возникает Институт яфетодологических изысканий.

Уже к концу 20-х годов Марр – полновластный хозяин и непререкаемый авторитет марксистской лингвистики. Дело его росло, институт разбухал и стал почковаться: с 1922 г. – это Яфетический институт Академии наук, с 1932 г. он стал Институтом языка и мышления, из него в 1945 г. выделился в качестве самостоятельного Институт русского языка Академии наук.

Марра «яфетическая теория» уже не устраивала. Аппетит требовал большего: он стал основателем «нового учения о языке». Суть его гениально проста: если «буржуазные лингвисты» изучают язык как таковой, то марксизм требует рассматривать «содержание» языка, его «идеологию». Язык, мол, наглядно отслеживает общественное развитие. И коли скачкообразно одна фармация сменяет другую, то вслед за ними «скачет» и язык – он столь же радикально меняет свое содержание .

Для большевиков подобное – живительный бальзам и неоспоримое «научное» доказательство не только верности их идей, но даже своеобразное оправдание насильственной власти. Понятно, что Марр для них оказался бесценной находкой.

Академик Н.Я. Марр, отдавшись во власть марксистско-ленинского учения, прошел вместе с ним полный эволюционный цикл: марксизм – марризм – маразм. Это не ёрничество. Шведский лингвист Ханнес Шельд писал еще в 1929 г.: «Если отслоить общие формулируемые положения марксизма, образующие внешний научный каркас фантазий Марра, в итоге останется только марризм. Мне кажется, что его лучше называть маразмом» .

Умер Н.Я. Марр в 1934 г. Умер в зените славы. «Новое учение о языке» на долгие годы стало путеводной звездой филологов. И хотя идея построения социализма в одной стране, пришедшая на смену идее о мировой революции, не нуждалась в лингвистических изысках Марра, его имя оказалось крайне нужным уже окрепшему поколению его учеников. Именем Марра, как дубиной, теперь глушили инакомыслие в языкознании. Культ имени Марра был так силен, что лингвисты уже и не вспоминали, что возможны и другие подходы к языку, кроме «классового». Они уже не замечали, что работают в полностью обезмысленной науке. Тем более, что дело Марра подхватил его верный последователь академик И.И. Мещанинов.

И тут случилось поразительное. Науку о языке спас… Сталин. Нет, он, разумеется, ничего нового этой науке не дал, но он низверг культ Марра, а это уже полновесный вклад.

Теперь – подробности. Сначала попробуем ответить на вопрос: в чем причина появления марризма и ему подобных интеллектуально-идеологических извращений? Профессор В.А. Звегинцев считает, что и лысенковщину, и марризм, и «школу Покровского», и уродство Пролеткульта и т.п. «находки» большевизма следует связать с неистребимой потребностью «сводить любое научное содержание к идеологическому потенциалу» . В другой работе В.А. Звегинцев детализирует свою мысль: «…феномен марризма был далеко не единичным явлением, а одним из составляющих культа единой руководящей и господствующей идеологической доктрины» .

Как бы эту доктрину не называть, но бесспорно одно – в ее основе лежал «метод» диалектического материализма. В советские годы познание научных истин могло идти только сквозь его призму. Добавлю от себя, что помимо диалектического материализма для «правильного» развития науки необходим был еще синдром вождизма, который у корифеев советской притащенной науки сидел в крови.

И еще одно, объединяющее все перечисленные явления свойство – все они представляют типичную лженауку (за исключением, пожалуй, одного М.Н. Покровского). Можно долго искать грань, отделяющую науку от ее антипода. Но одна бесспорна: то, что для науки – проблема, для лженауки давно известно и очевидно, ибо для лженауки вообще не должно существовать, так сказать по определению, никаких проблем. Причем сама эта очевидность подавалась всегда так, что ни проверить ее, ни опровергнуть было невозможно. Когда же сменился политический режим страны, некоторые из «величайших достижений советской науки» оказались замурованными в клетку лженауки, куда доступ был разрешен лишь историкам. Ранее, когда все эти «достижения» были «на плаву», лысенковщина и марризм олицетворяли собой не только «прорыв» в конкретной научной области, но и политическую линию партии в идеологической ориентации всей советской науки. Так, «новое учение о языке» Марра являлось «единственно возможной теоретической базой для языковой политики» .

Конечно, Н.Я. Марр был ученым с отчетливо проявленным экспансионистским началом: своим «новым учением о языке» он хотел подмять все мировое языкознание – не вышло. Тогда он задавил им всё и всех в пределах Союза, кто так или иначе мог попасть в сферу его амбиций. А они были неуемны – и в науке, и в административном рвении, – Марр возглавлял все, что ему предлагали, не отказываясь ни от чего. Такой «предметный вождизм» был на руку большевистской элите, ибо вся их властная пирамида строилась на этом: следить проще, управлять проще, да и раздавить проще, когда время придет.

Так, к 200-летнему юбилею Академии наук был выпущен специальный справочник «Наука и научные работники СССР» . В нем можно прочесть, что в 1925 г. академик Н.Я. Марр занимал 17 руководящих должностей, из них три – директорских (директор Яфетического института, директор до 1930 г. Публичной библиотеки в Ленинграде и директор Института национальностей СССР). А вот еще несколько: Марр был председателем Центрального совета научных работников (до 1931 г.), членом Ленсовета; с 1928 г. он во главе секции материалистической лингвистики Коммунистической академии общественных наук, а с 1930 г. Марр еще и вице-прези-дент Академии наук СССР и председатель Организационно-пла-новой комиссии Академии; в 1931 г. он избирается членом ВЦИК и ВЦСПС .

В 1933 г. Марра одного из первых наградили орденом Ленина.

В.М. Алпатов совершенно прав, когда пишет, что «гипербо-лизм и космизм были свойственны всей культуре того времени, достаточно вспомнить поэзию В. Маяковского или В. Хлебникова. В этой обстановке первых лет после революции появление “нового учения о языке” было естественным и соответствовало социально-культурным ожиданиям, пусть даже многие его элементы существовали и раньше» .

Так, однако, можно объяснить только максималистские вожделения Марра. Они действительно сродны моменту крушения старого мира. А вот то, как Марр породнил свое учение с марксизмом, совсем не естественно. Здесь заметен запашок конъюнктуры и откровенного шарлатанства, что, учитывая широчайшую образованность и бесспорное научное дарование Марра, следовало бы назвать менее интеллигентными, зато более точными словами.

Когда те, кто специально занимался марризмом (В.М. Алпатов, М.В. Горбаневский, И.М. Дьяконов, В.А. Звегинцев и др.) были вынуждены предметно анализировать главное детище Марра – его «новое учение о языке», то они приходили в ужас от бессодержательности, беззастенчивой глобальности и откровенной бредовости этого «учения». Им ничего не оставалось, как признать, что подобное можно было сочинить только имея заведомо расстроенную психику.

Вынужден не поверить в подобное «оправдательное» толкование. Нет. С психикой у Марра было все в полном порядке. Больна у него была не психика, а совесть: она перестала контролировать разум и тот стал рождать монстров, всеядных и ненасытных. Вышло же так потому, что Марр, не утруждая себя познанием сути доктрины, беззастенчиво вломился в марксизм и сотворил свое «новое учение о языке» так, что марксизм стал восприниматься как почти тождественное отражение в зеркале языкознания.

Как принято сейчас говорить, существовавший в те годы общественно-политический контекст да еще извечное для русского интеллигента преклонение перед авторитетом, наделенным к тому же властью, дали возможность Марру, не встречая практически никакого интеллектуального сопротивления, продвигать свое учение, делая его весьма удобной политической подпоркой большевизму в его национальной политике, касающейся полного перекроя старой России и пошива из ее лоскутков нового многонационального колосса – СССР.

Зная все это, Марр сознательно отключил тормоза и его лингвистические фантасмагории никаких ограничений не имели.

К сочинениям Марра конца 20-х – начала 30-х годов относились по-разному. Называли их «белибердой параноика» (Р. Якобсон), которые рецензировать «должен не столько лингвист, сколько психиатр» (Н. Трубецкой). Встречались и куда более жесткие высказывания. Сейчас такого рода оценки значения не имеют: писал ли их параноик или писал он их для параноиков – не принципиально. Важно другое: с 1917 по 1950 г. сочинения Марра воспринимались нашей официальной наукой как вершина советского языкознания.

Все, кто лично знал Марра и писал о нем, и даже позднейшие исследователи его творчества, не сговариваясь, называли его гением. Чем он заслужил столь необычайно высокую оценку, коли реальный его вклад в науку (исключая «новое учение о языке»), конечно, велик, но уж никак это не труд гения.

Ответ очевиден: необычайными способностями к изучению языков, чем он действительно потрясал всех, кто его знал. Марр был постоянно «на слуху» и всегда его оценки были крайними. Его сравнивали то с Коперником, то с Дарвином, то с Менделеевым, а то вдруг называли «вульгаризатором», «космополитом» и даже «шар-латаном». Но в главном все были едины – и друзья, и недруги – он безмерно талантлив и притягателен .

От этого же и гипнотизм его личности, притягивавшей к себе, как магнитом, всех, кто оказывался на ее орбите. Марр был столь широк, столь доверчив к коллегам, что с истинно грузинским размахом души отдавал, что мог, хотя мог он немного. Но зато без зазрения совести и «взаймы» брал, особенно не щепетильничая с подлинным авторством понравившейся ему идеи. Одним словом, Марр столь неотразимо воздействовал на всех, что даже его ближайшие ученики, такие, к примеру, как О.М. Фрейденберг, двоюродная сестра Б.Л. Пастернака и первая советская женщина – доктор филологии, вполне очевидные недостатки Марра, как ученого, принимала «как откровения» .

Талант Марра был почти безграничен, а научный аппетит ненасытен. Он фонтанировал идеями, не заботясь, чтобы, упав на землю, они не ушли бесследно в песок. Учеников наставлял: была бы идея, а факты найдутся. Даже его ближайшие сотрудники и преданные ученики отмечали, что у Марра «синтез решительно преобладал над анализом», обобщения – над фактами (В.И. Абаев), а Е.И. Аничков добавлял: «…при необыкновенном развитии фантазии Марр был лишен подлинно творческой научной инициативы, он был очень честолюбивым». Да, высказанная походя мысль тут же обретала силу научной идеи, он для нее виртуозно рисовал словесно терминологическую обертку – получалась уже «теория», она тут же вводилась в научный оборот и становилась еще одним признаком его несомненной гениальности.

Конечно, от идеи без фактов всего один шаг до лженауки. И все же, даже отбросив все многочисленные ее наслоения, в трудах Марра (яфетическая теория, новое учение о языке), то, как писал Е.Д. Поливанов, «остается очень много материала, который делает Марра великим ученым, который вполне оправдывает звание академика, которое дано ему, полагаю, очевидно, как археологу или филологу прежде всего» .

Если ограничиться археологией и филологией, то тут Марр – ученый, если присовокупить еще «новое учение о языке», то невольно вспоминается изречение шведского лингвиста Х. Шельда: тут мы имеем дело с марризмом.

… О.М. Фрейденберг (при ее-то незаурядном уме и таланте) была активной марристкой. Правда, если быть точным, то она не столько принимала «новое учение о языке», сколько была очарована самим Марром. «Я ценила, уважала и понимала Марра и органически не была в состоянии изменить ему… Впрочем, и тогда и потом мои достижения считались принадлежащими не мне, а марризму; напротив, все мои недостатки всегда приписывались мне одной» .

М.В. Горбаневский замечает по поводу воспоминаний Фрейденберг, опубликованных в сборнике «Восток – Запад»: «…она предстает чуть ли не как влюбленная фанатичка» . Это, конечно, перебор.

При подобном отношении к науке учиться у других Марру было нечему. Он и не учился. Он сам себе был «мировой наукой». Да, «традицию Марр ненавидел, своих предшественников и современников не переносил совершенно». Они ему мешали – все. Если его современники хотят чего-то достичь, пусть учатся у него, а лучше преданно служат ему . Подобному отношению к науке и своей собственной персоне «Марр остался верен всю свою жизнь» (Б.В. Горнунг) .

Родился Николай Яковлевич Марр в Грузии 6 января (н. ст.) 1865 г. Его отец – шотландец, мать – грузинка. Семья, само собой, была двуязычной. И тем не менее сам Марр родным своим языком считал грузинский и всю жизнь говорил с заметным грузинским акцентом. Еще в гимназии он в совершенстве освоил 7 языков. Поступил на факультет восточных языков Петербургского университета: изучал все языки Кавказа и Ближнего Востока. На факультете ранее такого прецедента не было. Окончил университет Марр в 1888 г., а уже через три года стал преподавать на родном факультете. С 1902 г. Марр ординарный профессор со степенью доктора. В 1909 г. его избирают адъюнктом Академии наук, с 1912 г. он – ординарный академик.

Когда к власти пришли большевики, было Марру 52 года, а свой Институт яфетодологических изысканий (первое его название) Марр создал в 1921 г., т.е. в 56 лет!

И в этом же возрасте он начал разбег, чтобы взлететь к вершине славы лжеученого. Без задатков гения цинического верхоглядства и полного пренебрежения азами научного творчества это было бы невозможно. Но Марру было не до того. Он уже стартовал на свой Олимп.

Да и политические убеждения, коих ранее у него не наблюдалось, вдруг прорезались, как зубы у растущего ребенка, – он стал убежденным строителем новой жизни. Марра избирают членом Петросовета и председателем Центрального совета научных работников.

«Яфетическими» (древними) языками Кавказа Марр занимался с 1908 по 1917 г. В эти годы он еще получал какие-то результаты, оставлявшие положительный след в науке.

Итак, до 1917 г. Марр был политически стерилен – не шумел на митингах, не протестовал. Но все же деканом восточного факультете Петербургского университета он стал в 1911 г. при печально знаменитом министре народного просвещения Л.А. Кассо, когда так называемая «левая интеллигенция» была полностью деморализована этим недалеким служакой. Вывод напрашивается очевидный: Марр считался абсолютно благонадежным, ему доверяли.

Зато после 1917 г. начались невероятные политические кульбиты Марра. Он стал левее Троцкого, он оказался вдруг убежденным сторонником большевистских идей. И во всем этом он также был более чем убедителен. Об этом мы еще поговорим. Пока лишь заметим, что когда в 1930 г. состоялся XVI съезд ВКП(б), то от Академии наук его приветствовал не старый народоволец академик А.Н. Бах, не большевик с дореволюционным стажем академик И.М. Губкин, не главный идеолог советской науки академик А.М. Деборин, а беспартийный академик Н.Я. Марр. Правда, это ему зачлось: в том же году Марра (без кандидатского стажа) сразу принимают в ряды верных ленинцев. Так, никто иной, а именно Марр стал первым (и единственным!) академиком дореволюционного избрания, вступившим в члены большевистской партии.

Впрочем, это незаурядное событие достойно более подробного рассказа. Кто для приветствия партийного съезда от имени ученых выбрал Марра, нам неведомо. Ясно, что вопрос этот решался не на Общем собрании Академии наук. Была разнарядка. Даже президент Академии наук А.П. Карпинский на съезд не был допущен, зато Марр – на трибуну…

Половину своей речи Марр произнес по-грузински. Зал ничего не понимал, но ревел от восторга – ведь это родной язык «дорогого и любимого». А тот лишь ус от удовольствия поглаживал. Съезд Марр приветствовал не только от Академии наук, но и от ВАРНИТСО. Вот что он сказал (по-русски):

«Осознав фикцию аполитичности и, естественно, отбросив ее, в переживаемый момент обострившейся классовой борьбы я твердо стою на своем посту бойца научно-культурного фронта – за четкую генеральную линию пролетарской научной теории (? – С.Р.) и за генеральную линию коммунистической партии» .

На этом съезде Сталин дважды по разным поводам помянул Марра, он пропел дифирамбы будущему «всемирному языку».

В 1933 г. очень пышно отметили 45-летие творческой деятельности Марра (как будто чувствовали, что до «круглой» даты академик не доживет). Выпустили юбилейный сборник докладов на тему о «новом учении о языке», наградили Марра дефицитным в те годы орденом Ленина. Его именем назвали Институт языка и мышления АН СССР. Президиум ВЦИК присвоил ему звание «заслужен-ного деятеля науки».

Марр в эти дни (октябрь 1933 г.) лежал с инсультом в больнице, но торжества отменять не стали. Еще он был жив, когда в 1934 г. наскоро состряпали «дело славистов» и более десяти наиболее уважаемых ученых этапировали в ГУЛАГ. После этого Марр, если бы ему удалось «восстать из инсульта», был бы вне конкуренции. Что же касается его последователей, то теперь они чувствовали себя (особенно после XVI съезда ВКП(б)) абсолютно неприкасаемыми для критики.

Марру, однако, не суждено было дожить до слепого поклонения его учению. 20 декабря 1934 г. он умер. В Ленинграде даже траур объявили (Кто из ученых удостаивался такой чести!). Только в декабре 1934 г. сразу два траурных дня – по Кирову и Марру.

Как только власть в России взял «гегемон», Марр люто возненавидел всю «империалистическую науку» . Это, можно не сомневаться, чисто конъюнктурная позиция, ибо археология, кавказоведение, языкознание, да и вообще любая другая наука являлись «буржуазными». Попытки же приблизить свои изыскания к «интер-национальному братству народов» только подвигли их еще на несколько шагов к откровенно лженаучным. И не могли их спасти даже чисто демагогические утверждения Н.И. Бухарина, на которые большевистские лидеры были большие мастера: «При любых оценках яфетической теории Н.Я. Марра необходимо признать, что она имеет бесспорную огромную заслугу, как мятеж против великодержавных тенденций в языкознании, которые были тяжелыми гирями на ногах этой дисциплины» .

Итак, Бухарин упомянул «яфетическую теорию», которую Марр преподнес как «мятеж против великодержавных тенденций в языкознании». Что же это за теория? И откуда взялось такое название? У библейского Ноя было три сына: Сим (семитские языки), Хам (хамитские языки) и Яфет. После Потопа Яфет стал жить на Кавказе. Отсюда все кавказские языки стали яфетическими. Сначала Марр таким манером хотел зафиксировать родство грузинского, мегрельского, сванского, чанского языков семитским и хамитским. Все же родные браться Сим, Хам и Яфет. Но это – только начало его языковых изысканий. Потом он объявил родственными все древние (мертвые) языки Средиземноморского бассейна и Передней Азии с живыми языками (кавказскими или иберийско-кавказскими), баскским, вершикским (Памир) .

Конечно, объявлять родственными чуть ли не все языки Востока (как мертвые, так и живые) только по их происхождению от трех родных братьев кажется избыточной натяжкой. Но только для непредвзятого читателя, даже не имеющего никакого отношения к языкознанию, а не для Марра. Никакой натяжкой это не было и для коммунистов-интернационалистов, одним словом, для всех тех, для кого идея, зачатая непорочно, т.е. без контакта с фактами, была куда важнее ее научного обоснования.

Как заметил В.М. Алпатов, Марр как бы подбирал все «плохо лежащие языки», т.е. не закрепленные за конкретными группами и, не раздумывая, присоединял их к «яфетическим». Так, язык к языку, собралась более чем приличная «коллекция» и, по Марру, Кавказ стал чуть ли не працентром всех языков, включая все древние, древнедогреческие, этрусский и хеттский языки. К яфетическим попали и чувашский, готтентотский и кабильский языки. Получилось до удивления просто и изящно: «…упрямые факты» потеснились перед «упрямым автором» (В.И. Абаев).

Как показало время, основная языковая идея Марра – родство всех кавказских языков подтверждения не получила .

Уже с 1922 г. Марр считал яфетический праязык основой всех языков мира . Поэтому ничего нет удивительного в том, что «яфетическая теория», являвшаяся одной из теоретических посылок мировой революции, была на руку и Л.Д. Троцкому и А.Я. Вышинскому (ректору Первого Московского государственного университета), историку М.Н. Покровскому, наркому А.В. Луначарскому и еще многим, которые свою политическую авантюру с Россией не счита- ли таковой, ибо были уверены в скором свершении революции в масштабе земного шара. С несколько других, но также конъюнктурных позиций расхваливали сочинения Марра непременный секретарь Академии наук индолог С.Ф. Ольденбург, литературовед В.М. Фриче, у которого с Марром было много общего, кроме одной малости – Марр был безмерно талантлив, а Фриче – абсолютно бездарен.

Тонко чувствуя политический момент и уступая собственной давнишней мечте – иметь свой институт, в котором можно было бы развивать свои идеи, – почти все академики Петербургской Академии наук сразу после установления «рабочего контакта» с большевистским правительством «озаботились» этой проблемой и на «ровном месте» организовали десятки научных институтов при Академии наук. Среди них в 1921 г. был создан Институт яфетодологических изысканий. Помещался он в одной из комнат квартиры Марра на 7-й линии Васильевского острова (Сейчас этот дом называют иногда «академическим склепом», ибо его фасад украшают 26 мемориальных досок). В штате института вместе с академиком было 6 человек. Марр в те годы был в «зените своей славы» и строил свой культ прочно и надолго.

Внешне он был демократичен, приветлив, словоохотлив. Он выслушивал всех, кто к нему обращался, согласно кивал своей импозантной головой, благодарил за советы и делал прямо противоположное. По-настоящему он был счастлив в другой ситуации – когда слушали его; тогда он был в ударе: фонтанировал словами, подавлял всех темпераментом. В.М. Алпатов замечает, что «отсутствие критики работ Марра, быстро ставшего монополистом в русском кавказоведении, способствовало развитию худших качеств его личности» . Точнее все же не так: во-первых, не «отсутствие критики», а неумеренная и ничем не заслуженная похвальба, а, во-вторых, именно благодаря «худшим качествам» своей личности, коими он был наделен от рождения, Марр смог столь беззастенчиво эксплуатировать свою науку, играя на полной безграмотности партийных чиновников и подавляя своим авторитетом коллег.

Сначала, как пишет В.М. Алпатов, «Марр шел… совершенно один, потом вместе с учениками, потом вместе с подхалимами». И далее: Марр точно нащупал свою филологическую нишу, где равных ему не было, – кавказоведение. Поэтому «уважение к Марру основывалось (в первые годы. – С.Р.) на тематике его исследований, а не на их научном уровне» .

Уже в середине 20-х годов Марру стало неуютно и тесно в рамках яфетической теории. Он решил сотворить на ее базе «новое учение о языке», для чего свою старую теорию он «привил» на марксизм. Всем же известно, что «учение Маркса всесильно потому, что оно верно». Всесильным именно по такой логике станет и «новое учение о языке». В этом Марр не сомневался. И был прав. Его «новое учение о языке» стало диктатурой для филологов на долгие годы. Критиковать его детище было опасно: критик мгновенно оборачивался или «социал-фашистом» или оказывался «троцкистом в языкознании». А после 1929 г. подобный ярлык мог восприниматься и как основа для статьи Уголовного кодекса. Именно воспользовавшись «особостями» этого «года великого перелома», Марр убрал со своего пути непримиримого и принципиального противника своих надуманных доктрин – профессора Е.Д. Поливанова.

Поливанова угораздило 4 февраля 1929 г. в подсекции материалистической лингвистики Коммунистической академии сделать доклад «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория». Его разорвали в клочья уже на самом докладе, а Марр был поставлен на недосягаемый пьедестал – он стал уже абсолютно неприкасаемым.

Газета «Вечерняя Москва» откликнулась статьей под рубрикой «Классовая борьба в науке». Это была статья-донос, весьма характерный стиль журналистики тех лет. Называлась она еще более прозрачно: «Кто травит академика Марра?».

Органы, само собой, намек поняли. Арестовывать Е.Д. Поливанова не стали – крутые времена были еще впереди, но научным бомжом сделали: с работы выгнали, договора на издание книг расторгли, статьи из журнальных портфелей выбросили. Поливанову ничего не оставалось, как упаковать чемоданы и уехать в Среднюю Азию.

Вернемся, однако, в 1923 г. В том году Марр в Академии наук сделал доклад, в котором сообщил ученому собранию, что «индоевропейской семьи… не существует», никакого единого праязыка не было. Так он сам похоронил свое детище – «яфетическую теорию». Зато родил другого монстра – «новое учение о языке», с него и началась подлинно «новая эра в языкознании» . Марр, как справедливо отметил В.М. Алпатов, ушел от науки сам и увел за собой всю советскую лингвистику.

Да, «будучи поначалу лишь оригинальным, новым, весьма созвучным эпохе и в чем-то даже привлекательным (особенно – для молодежи) предположением, гиперболой, яфетическая теория (“новое учение о языке”) стала яростно рваться к лингвистическому Олимпу» . Теперь все стало ясно: всё, что не по Марру, – все равно, что не по Марксу, следовательно, противоречит (лучше – враждебно) ленинизму и уже поэтому оказывается «буржуазным», «идеали-стическим» извращением учения.

Большевики не могли нарадоваться на своих ученых. Если бы во всех науках была такая четкость, которую навели Марр в языкознании, Покровский – в истории, изо всех своих сил пытается сделать Лысенко в биологии, на идеологическом фронте была бы тишь да гладь и можно было не бояться козней зловредных интеллигентов. Крупнейший сталинский «диамат» (словцо В.И. Вернадского) А.М. Деборин назвал достижения Марра в области языкознания, имеющими «огромное непосредственное значение для социалистического строительства» .

В чем же суть марризма? Марр перенес центр тяжести с исследования формальных структур языка на его содержание, идеологию . Он постулировал, что язык (да и мышление) менялись стадиально. Выделив самую раннюю стадию (космическую) и более позднюю (технологическую), Марр даже придумал стадиальную классификацию языков. Причем стадии эти, говоря языком физики, обладают осмотическими свойствами, т.е. язык ранней стадии может скачкообразно вслед за сменой социально-экономической фармации стать языком второй стадии. Обратный процесс Марр не рассмотрел, считая его, по-видимому, антинаучным. Дойдя до «технологи-ческой» стадии, очередной язык смешивается с теми, кто опередил его в своем развитии. Как следствие, рождаются новые языки. «Новизна» оценивается все с тех же идеологических позиций.

Марр, таким образом, осуществил простейшую, но недопустимую подстановку: он наложил марксизм на языкознание как кальку на неизвестный предмет. В итоге он установил, что когда-то (сначала) язык был линейным (или кинетическим). Это язык жестов. Когда же появилось производство и социальные отношения между людьми, язык стал звуковым (речь).

Марр сам определил язык как приводной ремень «в области надстроечной категории общества» .

Язык – орудие классового господства. Договорился до следующего: речь начинается не со звуков и не со слов, а с «определенного идеологического построения» . И уж вовсе поразительное открытие: «степени сравнения сформировались с появлением сословий: превосходной степени соответствовал высший социальный слой, сравнительной – средний, положительной – низ- ший» .

Язык меняется под влиянием социально-политических мутаций, т.е. «глубоко идущих революционных сдвигов в процессе диалектического отбора, революционные сдвиги, которые вытекали из качественно новых источников материальной жизни, качественно новой техники и качественно нового социального строя. В результате получилось новое мышление, а с ним новая идеология в построении речи и, естественно, новая ее техника. Отсюда различные системы языков» .

Вот еще несколько «марризмов»:

«Нет языка, который не был бы классовым, и, следовательно, нет мышления, которое не было бы классовым» .

«Диалектико-материалистическое мышление переросло линейную речь, с трудом умещающуюся в звуковую, и, перерастая звуковую, готовится к лепке, созиданию на конечных достижениях ручного и звукового языка, нового и единого языка, где высшая красота сольется с высшим развитием ума. Где? Товарищи, только в коммунистическом бесклассовом обществе» .

И на закуску:

«Нет национальных языков, а есть только языки классовые». Этому бы позавидовал и Лысенко. Марр как-то заметил: «Есть лингвисты, но науки об языке доселе не было» . Да, не было. Такой не было.

Как прикажете назвать все это? Я бы это определил как марксистско-диалектическую шизофрению.

В 1932 г. Марр свои «откровения» описал так: «Язык – магическое средство, орудие производства на первых этапах создания человеком коллективного производства, язык – орудие производства. Потребность и возможность использовать язык как средство общения – дело позднейшее, и это относится одинаково как к ручной или линейной (и кинетической) речи, так и к язычной или звуковой речи (также кинетической)» .

Язык стал не средством общения, а орудием классовой борьбы и, что самое поразительное, он находится в руках господствующего класса, как впоследствии и письменность. И всей этой галиматье верили. Считали ее автора классиком, а его учение неприкасаемым.

Но это только на поверхности. Умного человека ведь на мякине не проведешь. И Марр с годами все острее чувствовал, что он – икона, а не ученый, что за его спиной люди ухмыляются и это не на шутку его злобило. Ведь сам он был искренен в своей вере. И потому ненавидел всех, кто хоть в чем-то смел усомниться. Он и сам не заметил, как из признанного всем ученым миром кавказоведа превратился в рядового, к тому же безграмотного марксиста. И таковым остался до последнего своего вздоха. Эстафету этой безудержной марксистско-языковой патологии подхватил наследник Марра в диалектическом языкознании академик И.И. Мещанинов.

Мы отметили уже, что суть нового учения Марра – в том, что он «привил» языкознание на марксизм, распространив на «учение о языке» все (даже чисто экономические и социально-политические) постулаты марксизма. Сделав эту прививку, Марр стал мгновенно собирать урожай открытий, ибо сыпались они как из рога изобилия.

Язык, по Марру, стал надстройкой над экономическим базисом. А коли так, то язык обязан быть классовым. Социально-экономические революции дают мощный импульс в развитии языка, и он (язык), получив ускорение, скачет, едва поспевая за сменяющимися общественными формациями. Как заметил велеречивый академик В.М. Фриче, на «диалектических построениях Марра лежит явный отблеск коммунистического идеала» .

Да, именно с помощью диалектического материализма навел Марр порчу на языкознание, в мгновение ока отбросив его на обочину мировой науки, где в той же куче лженаук вскоре окажется и лысенковщина.

Не эпоха была созвучна этим лжеучениям, они смогли проклюнуться и завоевать себе место под солнцем только благодаря годам взбесившегося ленинизма. Без его идеологических экстремумов подобное никогда бы не состоялось. Сама же эпоха в подобных «откровениях» не нуждалась, что наглядно доказывает дальнейшая судьба марризма.

Как появлялись и что из себя представляли преданные адепты марризма и ему подобных «вершин» советской науки красочно рисует О.М. Фрейденберг на примере портрета В.Б. Аптекаря, врача по образованию, активного гонителя Е.Д. Поливанова: «Это был разухабистый, развязный и дородный парень в кожаном пальто, какое носили одни “ответственные работники”…Весело и самоуверенно он признавался в отсутствии образования. Такие вот парни, как Аптекарь, неучи, приходили из деревень или местечек, нахватывались партийных лозунгов, марксистских схем, газетных фразеологий и чувствовали себя вождями и диктаторами. Они со спокойной совестью поучали ученых и были искренне убеждены, что для правильной систематизации знаний (“методологии”) не нужны самые знания…» .

В.М. Алпатов отмечает, что Аптекарь был далеко не единственным стражем марризма. Марр сам подбирал себе сотрудников, не имеющих специального лингвистического образования. То были юрист Л.Г. Башинджагян, историк С.Н. Быковский. Они бдительно охраняли покой академика, боролись с его оппонентами по правилам тех лет, т.е. как с врагами народа. Масса новых марристов проклюнулась из так называемых выдвиженцев, у них преданность идее заменяла любые знания. Подобный подход к «новому учению о языке» оказался пагубно заразителен – им могли заниматься все, ибо в нем был изначально заложен «эффект некомпетентности» .

Этим умело пользовались многочисленные ученики Марра и прочие любители побыть рядом с «корифеем». О.М. Фрейденберг, боготворившая Марра, писала о нем в 1936 г.: «Драма Марра заключалась в том, что его страсть была пропорциональна его уму… Вкладывая бездну чувства в явно несостоятельного человека, Марр спешил провозгласить его своим учеником, своим научным наследником, творцом новых научных ценностей… возносил его посредственное подражательство, привлекал к нему общественное внимание» . А они чаще всего предавали своего учителя. А если и сохраняли верность, то не Марру, а марризму и то до поры…

М. Булгаков шарикова выдумал, но тот оказался живым и являлся под фамилиями Аптекарь, Презент, Кольман и еще многими другими как типичный представитель советской интеллигенции, тонко чувствующей остроту момента.

Что касается советских гуманитариев в целом, то они «новое учение о языке» приняли как профилактическое лекарство и поверили в его чудодействие. Ведь и им – как ни крутись – любые свои изыски, чего бы они не касались, надо было окроплять «живой водой» диалектического материализма. Марр им подал чудесный пример и указал универсальный рецепт, как это надо делать. И они делали. Иного выхода не было. Ибо даже историю Древней Руси надо было излагать строго в духе товарища Маркса.

Но не все поняли главное: «новое учение о языке» было созвучно идеям мировой революции, т.е. оно годилось для политики Ленина и Троцкого, но никак не для Сталина, решившего строить социализм в отдельно взятой стране, а не ждать эту пресловутую мировую революцию. По идее уже в 30-х годах должно было наступить убиение «нового учения о языке», как полностью противоречащего учению Маркса. Но оно находилось на обочине политики партии тех лет, да и само языкознание было далеко не самой значимой для пролетарского государства наукой. Поэтому о нем попросту забыли и после смерти Марра не обращали на него никакого внимания. Сами языковеды продолжали жить строго «по Марру» и гвоздили своих оппонентов цитатами из классика. Но то было их частным делом. Чем больше злобствует интеллигенция на себе подобных, тем властям спокойнее.

Напомню, что в течение 16 лет после смерти академика Н.Я. Марра верные его учению языковеды жили спокойно. Тронуть их никто не смел и они могли чувствовать себя полными хозяевами в своей вотчине. О.М. Фрейденберг писала: «Марр – это была наша мысль, наша общественная и научная жизнь; это была наша биография» .

И это благодаря тому, что еще при жизни академика его критика своих оппонентов чаще всего «принимала нерассуждающе-убийственный и по большей части не только односторонний, но и несправедливый характер». Неплохой пример для подражания рядовым солдатам гуманитарного пера в полностью обезмысленной науке. Ибо, как отметил И.М. Дьяконов, все «лингвистические построения Марра с середины 20-х годов несли на себе печать безумия» .

Нет. Повторим еще раз: мозг Марра был, скорее всего, в порядке. Просто Марр работал в рамках того доверительного интервала, который определила для всей советской науки политическая система тех лет. И, само собой, Марр трудился в полном единении со своей совестью. Так что, если и уместны какие-либо претензии к Марру, то не к его разуму, а скорее к совести.

А она у него была несгибаемой: уверовав в любое, сколь угодно бессмысленное утверждение, он с легкостью парировал наскоки противников, ибо цитатами из Маркса жонглировал виртуозно (что для языковеда, даже советского и даже Марра, уж вовсе неприлично), он беззастенчиво утверждал, что общественная значимость его изысканий куда важнее их научного содержания. А уж коли его ругали «буржуазные лингвисты», то Марр ликовал, как ребенок, – раз ругают, значит достал он их до самой селезенки.

Марру было комфортно и легко: его любили ученики, его ласкали подхалимы, ему помогали «служивые философы», чтобы он шел вперед, не сомневаясь и ничего не боясь. Они возносили до небес бредни Марра, они поддерживали его в главном (для них): к черту формально-логическое буржуазное мышление, да здравствует «диалектико-материалистическое мышление пролетариата» . Да здравствует советское языкознание, самое пролетарское в мире!

Это все бессмысленная трескотня. Но и она вскоре всем надоела. Сами работы Марра после 1937 г. не переиздавались. Зачем? Читать их бесполезно. А его имя и так на знамени советской науки. Теперь им можно прикрывать собственные, даже идущие вразрез с духом марризма исследования. Пара цитат из Марра в начале труда, пара – в конце, и собственное твое детище надежно упаковано. Так поступали в те годы практически все советские ученые.

Но сравнительно-историческое языкознание не могли спасти никакие цитаты из корифея – оно оставалось под запретом.

Марр оказался дальновидным вождем. Он еще при жизни подобрал себе преемника, который бы двигал его детище к новым вершинам. У каждого вождя был свой оруженосец: у Лысенко – Презент, у Марра – Мещанинов. В 1932 г. Марр приложил много стараний, чтобы Мещанинова избрали в Академию наук. Избрали. Если бы нет, то после смерти Марра его бы и на порог Академии наук не пустили. А, впрочем, кто знает. Академия наук ведь уже стала советской…

Мещанинов оказался мягче своего учителя, он не был столь злобным и агрессивным, как Марр. До 1948 г. лингвисты работали относительно спокойно. Но после сессии ВАСХНИЛ 1948 г. им также пришлось начать «охоту на ведьм» – выискивать своих языковых «вейсманистов-морганистов».

Мещанинов, к его несчастью, оказался лишь бледной тенью своего учителя. Поэтому распоясовшийся лингвистический молодняк начал клевать и его. Тем более, что они чувствовали активную поддержку заведующего отделом науки ЦК Ю.А. Жданова и ученого секретаря Академии наук А.В. Топчиева.

После той злосчастной сессии ВАСХНИЛ настал самый страшный период в советском языкознании. Вот как описывает его профессор В.М. Алпатов.

… В 1948 г. на совместном заседании ученых советов двух академических лингвистических институтов: Языка и мышления имени Н.Я. Марра и Русского языка – обсуждался доклад Мещанинова «О положении в лингвистической науке» (ср. у Лысенко: «О положении в биологической науке». Впрочем, в те годы все науки были «в положении»). Все антимарристы были поставлены к позорному столбу. Как считает М.В. Горбаневский, Мещанинова уже задавили более молодые и напористые марристы: Г. Сердюченко и Ф. Филин. Вторым докладчиком был Ф.П. Филин «О двух направлениях в языкознании» .

В резолюции того заседания перечислены фамилии «реакци-онных языковедов», среди них академик В.В. Виноградов и профессор А.С. Чикобава. Почему? Потому, что они отрицают «классовую борьбу в развитии идеологического содержания речи». И еще заседание рекомендовало «покончить с примиренческим отношением к враждебным влияниям в нашей науке» .

Как в воду смотрели. Скоро, очень скоро с этим будет покончено.

Апогеем издевательств над противниками «нового учения о языке» стал 1949 год – все сторонники диалектического языкознания пошли в неконтролируемый разнос. Удержу они не знали. Уже на общем собрании Академии наук СССР 5 января 1949 г. академик Мещанинов делает доклад «Роль академика Н.Я. Марра в отечественном языкознании» . Г. Сердюченко выпускает специальную брошюру «Роль Н.Я. Марра в развитии материалистического учения о языке».

В общем все шло, как и положено в стенах Академии наук, – тихо и спокойно. И вдруг одного из бывших руководителей Про-леткульта академика П.И. Лебедева-Полянского понесло: «Всякие повороты от учения Марра и вправо и влево, вернее сказать, назад от Марра, недопустимы» .

В стране началась кампания по борьбе с низкопоклонством, космополитизмом и, само собой, языкознание в стороне не осталось. Подняв знамя с портретом Марра, вся бездарь и серость пошла в атаку на языковедов, еще не забывших предназначение своей науки.

А вот как описывает 1947 – 1948 гг. на филологическом факультете Ленинградского университета О.М. Фрейденберг: «После речи Жданова все последние ростки были задушены… Опять идет волна публичного опозориванья видных ученых. Когда знаешь, что эти старики с трясущейся головой, со старческими болезнями, полуживые люди… – впечатление получается еще более тяжелое…

Наконец, было назначено заседанье, посвященное “обсужде-нию” травли, на нашем филологическом факультете. Накануне прошло такое же заседание в Академии наук, в Институте литературы. Позорили всех профессоров. Одни, как Жирмунский, делали это изящно и лихо. Другие, как Эйхенбаум, старались уберечь себя от моральной наготы, и мужественно прикрывали стыд. Впрочем, он был в одиночестве… Прочие делали то, что от них требовалось». Пушкинист Томашевский на этом заседании потерял сознание. Вынесли из зала без сознания фольклориста Азадовского .

Казалось, всё: науке пришел конец. Работать стало невозможно. Допускались лишь ссылки на Марра да толкование его провидчества. У многих опустились руки.

И вдруг произошло чудо! Да какое! Науку о языке спас… Сталин!

Вот как развивались события.

Фронда марризму постепенно вызревала не только в Москве в лице академика В.В. Виноградова и его сторонников. Оппозиция учению Марра сложилась и на Кавказе. Причем если в Армении «новое учение о языке» было в силе, то в Грузии с ним практически не считались. Лидером антимарризма в Грузии был грузинский академик А.С. Чикобава.

10 апреля 1950 г. руководители Грузии посетили Сталина на его ближней даче в Кунцево и преподнесли ему только что изданный «Толковый словарь грузинского языка» под редакцией А.С. Чикобавы. Он был в составе грузинской депутации. Чикобава знал ситуацию с его наукой в Армении и поделился своим пониманием «ново-го учения о языке» с вождем. Тот поручил Чикобаве изложить свои взгляды письменно: «Напишите, посмотрим. Если подойдет, напечатаем» .

Пока Чикобава работал над статьей, Сталин еще дважды вызывал его к себе. Через неделю статья была готова.

В начале 1950 г. исполнилось ровно 15 лет со дня смерти Марра. Его уже давно не было, а копья вокруг его учения продолжали ломаться. Академия наук созвала парадную сессию, где «культ Марра достиг своего апогея» .

9 мая того же года «Правда» печатает заказанную Сталиным статью Чикобавы «О некоторых вопросах советского языкознания», предваряя ее редакционным примечанием: «Публикуется в порядке обсуждения». Этой статьей центральный орган партии пригласил всех советских языковедов к дискуссии. С чего бы это? Им бы задуматься, а они млели от внимания партии к их науке.